Деньгины нравится в “Шкуродере”, нравится вот так зависать над узкой щелью, чувствовать руками прочную скалу, уверенное сцепление тяжелых альпинистских триконей.

В дальней части “Шкуродера” вместо узкой заклинивающейся щели внизу появился нормальный пол, но Владимир продвигается расклинившись в стены – во всю ширину пола белый кальцит, как бы застывшими каменными волнами сбегает вниз, в конец “Шкуродера”. Эти волны образуют поперек хода кальцитовые плотины – гуры с блестящей твердой корочкой со стороны нижнего бьефа и пушистые, состоящие из небольших наростов самых разнообразных форм, от маленьких округлых “пупырышков” до тонких длинных каменных игл в верхней части плотинки. Перед каждой такой запрудой стоит небольшое озерцо воды.

И столько в них красоты и беззащитности, словно и гуры, и озерца просят, требуют, кричат: “Не трогать! Не ломать! Не наступать!”

“Шкуродер” в этом месте еще расширился, и лезть распором стало труднее. Пробравшись еще метра два, Деньгин едва не взревел от огорчения: на гладкой, блестящей, словно изготовленной из белого, с чуть желтоватым оттенком перламутра поверхности миниатюрой дамбочки отчетливо, ну словно напоказ, зиял коричнево-грязный след.

Счастье свободного лазания, радость общения с пещерой сменилось апатией и злостью.

- Сволочи! Словно в картину плюнули, - негодовал Деньгин, внутренне понимая, что уставшему спелеотуристу не до красоты, а иногда он просто не в силах лезть распором, когда под ногами ровный, пусть и безумно красивый пол.

Тем не менее, горечь у Деньгина еще долго держалась после этого выхода.

20.11.64 г. Л. Петренко в “Красноярском рабочем” писал:

“Живописна и прекрасна природа в окрестностях Красноярска! Ослепляя своим слюдяным блеском, мчатся к Енисею стремительные речки: дыбятся в причудливом нагромождении горные пирамиды и пики скал; загадочно темнеют отверстия пещер и провалов.